Прежде чем звонить в полицию, Эмили решила все проверить. Дождавшись, когда Тодд выйдет из ворот, она поднялась на второй этаж и открыла своим ключом дверь квартиры Гейнсов. Свет горел только в ванной комнате, она манила ее, как магнитом. Рядом с дверью стоял перевязанный веревкой большой сундук, на веревке висела бирка с новым адресом миссис Гейнс.

Эмили осторожно двинулась к ванной, стараясь держаться от сундука подальше. Она вошла в ванную и сразу догадалась, что Тодд открыл на полную мощность кран с горячей водой. Из-за клубов пара в комнате ничего нельзя было разглядеть.

Эмили протянула руку к крану, когда услышала за спиной какой-то шум. Она обернулась и увидела, как поворачивается ручка захлопнувшейся двери. Консьержка бросилась к двери и начала дергать ее изо всех сил, но дверь не поддавалась. И тут ее поразила страшная мысль. Тодд, а она нисколько не сомневалась в том, что ее запер почему-то вернувшийся Тодд Гейнс, может войти в ванную и расправиться с ней так же, как он сделал это с бедной женой. Конечно, он уже догадался, что она все знает.

Эмили торопливо закрыла дверь на задвижку изнутри и принялась звать на помощь. Страх придавал ей силы, кричала она так громко, что постепенно у двери квартиры 5Б собрались встревоженные жильцы. Они-то и вызвали полицию.

Стражи порядка и Тодд Гейнс прибыли одновременно. После того как хозяин открыл дверь, полицейские направились к ванной, откуда сейчас доносились громкие всхлипывания, и постучали.

Убедившись, что это не хитрость Тодда, Эмили Проктор решила наконец отодвинуть задвижку. Дверь открылась, и из ванной вся в клубах пара вышла красная как рак и заплаканная консьержка.

— Миссис Проктор, — удивленно пробормотал Тодд Гейнс, — что вы делаете в моей ванной?

— Убийца! — завопила Эмили, выставив перед собой руки, как щит, на тот случай, если Гейнс решит избавиться от опасной свидетельницы невзирая на присутствие полиции. — Я все знаю. Ты убил ее, распилил пилой и спрятал в сундук.

Гейнс ничего не ответил. Полицейский выключил воду и внимательно огляделся по сторонам. Никаких пятен крови ни в ванне, ни в раковине он не увидел. Его напарник заметил на подоконнике пилу и вопросительно посмотрел на Тодда.

— Просто хотел спилить ветку, — пожал тот плечами. — Вот уже больше года ударяюсь об нее головой, когда выхожу на балкон. Давно хотел спилить, но все забывал.

Полицейский вышел на балкон проверить его слова, наткнулся на ветку и пару минут энергично тер ладонью ушибленный лоб. Затем стражи порядка по требованию миссис Проктор заглянули в сундук, но вместо тела Энн Гейнс нашли в нем только ее вещи. Среди них был и дождевой плащ, который консьержка видела час назад.

Эмили стояла и в полной растерянности смотрела на сундук. Только сейчас до нее стало доходить, что над ней жестоко подшутили.

— Так это был ты! — внезапно завизжала она и обвиняюще показала пальцем на Тодда Гейнса. — Значит, это был ты, а не она! Ты — миссис Гейнс! Ты надел плащ, чтобы обмануть меня.

Все очень странно посмотрели на консьержку, а один из полицейских мягко взял ее под руку и сказал:

— Пойдемте, леди. Я знаю одного хорошего доктора, который с удовольствием побеседует с вами. Вот увидите, после разговора с ним вам сразу станет легче.

Эмили не сопротивлялась, когда ее повели к двери. В коридоре стояли жильцы и изумленно смотрели на нее. Сейчас она уже догадалась, что все подстроил негодяй Гейнс, чтобы ей больше никто не верил. Он выбрал самую страшную месть, какую только можно было придумать.

На лестнице их остановил какой-то незнакомый мужчина в плаще, такой же растерянный, как Эмили Проктор.

— Я звонил, звонил, но никто не отвечал, — объяснил он. — Кто здесь миссис Эмили Проктор? У меня для нее судебная повестка. Она вызывается в суд давать свидетельские показания в деле «Гейнс против Гейнса». Только, пожалуйста, распишитесь здесь.

Расписавшись в повестке, Эмили посмотрела на Тодда. Она увидела то, что никто, кроме нее, наверняка не заметил, а если бы и заметил, ни за что бы не понял. На его губах играла довольная улыбка.

Билл Пронзини

MEMENTO MORI

Каких только орудий убийства мне не довелось повидать более чем за двадцать лет службы в полиции! Всего и не перечислишь. Но страшнее штуковины, с помощью которой прикончили Филипа Эшера, я еще не встречал.

Это был человеческий череп!

Мы с Эдом Крейном обнаружили его — вернее, то, что от него осталось, — рядом с трупом. После одного или двух ударов он треснул как яйцо, но и их оказалось вполне достаточно, чтобы черепушка треснула и у самого Эшера. А судя по размеру вмятины у него на виске, приложили его не слабо.

Закурив сигарету, я медленно повернулся на каблуках, осматривая кабинет — просторную комнату, три стены которой занимали высокие, от пола до потолка, стеллажи. Два из них были набиты внушительного вида томами в потертых кожаных переплетах и особого интереса не представляли. Зато третий был целиком отведен под выставку образцов примитивного искусства народов Мексики и Центральной Америки: посуда, глиняные и деревянные статуэтки, оружие… Возле стеллажа располагался массивный письменный стол, заваленный всевозможной справочной литературой и явно принадлежавший Эшеру, а напротив него — стол поскромнее, на котором не было ничего, кроме пишущей машинки и диктофона. Что и говорить, в других обстоятельствах я бы охотно поглазел на все эти ацтекские штучки-дрючки, однако в тот момент у меня и мысли такой не возникло. Все-таки труп с разбитой головой плюс перепачканный в крови череп — зрелище довольно угнетающее.

— Сам бы не увидел, никогда бы не поверил, — хмуро пробурчал Крейн.

— Я тоже.

Выйдя из кабинета, мы оказались в гостиной, больше напоминавшей филиал Музея народов Центральной Америки. Один патрульный дежурил у двери, дожидаясь прибытия медэксперта и коронера, а второй, помахивая дубинкой, медленно прохаживался вдоль длинного дивана в дальнем конце комнаты. А на диване, неестественно выпрямившись и сложив руки на коленях, сидел Дуглас Фэлконер — худощавый человек лет сорока в серых брюках и темно-синей рубашке с узким, почти лишенным подбородка лицом и редкими песочного цвета волосами. Он смотрел прямо перед собой, часто моргая близорукими глазами за толстыми линзами очков, и выглядел абсолютно безобидным. Тем не менее именно он полчаса назад позвонил в участок и признался в убийстве Филипа Эшера. Сомневаться в правдивости его слов не приходилось, поскольку тыльная сторона его правой ладони и рукав рубашки были обильно забрызганы бурыми пятнами подсохшей крови.

О нем нам было известно только то, что он работал личным секретарем у покойного, которому и принадлежал этот дом — шикарная вилла в испанском стиле в одном из самых престижных районов города. По его словам, убийство было совершено «в припадке слепой ярости», но мы не были готовы к тому, что смертельным орудием послужил столь, мягко говоря, необычный предмет.

Фэлконер продолжал пялиться в пространство, и когда мы с Крейном остановились по обе стороны от него, мне показалось, что он не отдает себе отчета в происходящем. Но едва я над ним склонился, он вздрогнул и повернулся ко мне. Впрочем, глаза его оставались пустыми, лишенными какого-либо выражения.

— Итак, мистер Фэлконер, — начал я, — права мы вам зачитали, а если хотите, можем вызвать адвоката. Не желаете рассказать, как все было?

— Я уже все сказал. — У него был тихий, даже какой-то нерешительный голос. — Эшера убил я. Сначала у меня мелькнула мысль подстроить так, будто это дело рук случайного грабителя, но потом я понял, что из этого все равно ничего не выйдет. Лгать я так и не научился, хотя практики у меня было предостаточно, а кроме того… после этого мне стало безразлично, что со мной будет. Я устал, детектив. Вы просто не поверите, насколько я устал.